[AVA]https://s8.hostingkartinok.com/uploads/images/2017/07/8c521ec5bdb0ad9204478544b0c5a2da.jpg[/AVA][NIC]Amory Moore[/NIC][STA]Мармеладова[/STA][SGN]
На берегу сидел слепой ребенок,
И моряки вокруг него толпились[/SGN]Здесь нет ничего безобразного - в смысле, в мире. Кроме ненависти. Которая прикидывается безобразной, чтобы никто не раскопал, какая бесконечная грусть лежит в ее основании. Он нерелигиозен - в стране церквей и священников, - он читает книги (это все, что он может - читать книги. Созерцает без обладания, практически бессмысленно, теоретически - да все здесь теоретически, что уж тут рассуждать, - здесь мысль кончается и приходит скобка). Много книг. Ладно, прилично книг. Не так уж и много. Самые злые и оскаленные зубами с кровью прячут за собой такую тоску, какой никогда не видели ни декаденты, ни романтики, ни импрессионисты. Мальчики со Стендалем и мальчики с семьями, которые страшно не прокормить, мальчики, которым страшно умирать, мальчики, которым уже ничего не страшно. Ему говорить об этом просто - он много что видел. Чтобы набраться жизненного опыта, необязательно идти пешком в Барселону. Достаточно с полжизни полежать в государственных больницах. Все равны перед болью. Некоторые равнее - кто смог приплатить. Остальные кооперируются в сообщества по интересам. Зуд, сукровица, ксероз, отеки, пятна на простынях - аллергологическое отделение, местный лепрозорий. - Я несу слишком много хуйни, - говорил ему парень с оплывшим от диатеза лицом: мокнущая язва от углов губ до крыльев носа. Мешки под глазами, теплые поясничные пояса из чьей-нибудь колючей злобной шерсти, белая кожа, очереди у кулеров - это нефрология проснулась после тихого часа. Строго определенное кастовое деление. Индия. Еврейская диаспора - каждая по-своему очаровательна. Лет в восемь в эндокринологии он пытался подружиться с девочкой, с которой вместе ходил на процедуры - девочка дала ему подзатыльник и до конца выписки отбирала столовскую еду. Вся ненависть и вся грусть - тоже чьи-то сокровища. Нельзя позволять себе быть похожим на кого-то, потому что это оскорбительно. Для других, естественно. Аманда сообразительна и цинична, как медсестра. Прочим он помогает советом - если может, - предварительно встав в позу у окна: в первый раз такое слышу. Мне так жаль. Мне так жаль, со мной такого не бывало, но я попробую вообразить - "вообразить", в конце концов, это то, чем он занимается с малолетства.
Как завоевывать друзей и оказывать влияние на санитарок?
1. Привет. Ты не подскажешь, где здесь уборная? Я впервые в больнице, мне как-то неловко.
2. А какие мне будут делать уколы?
3. А какие тебе делают уколы?
4. Господи. Бедолага. Тебе так больно, наверное. У меня здесь есть печенье без сахара - тебе наверное можно. Будешь?
5. Меня, кстати, зовут Эмори. А тебя?
Это, сказала однажды Шелби, лицемерие. Он не понял, она не объяснила. Тоска, злость, болезнь - все одно. Поддается лечению или не поддается - как ты можешь говорить, что твоя трактовка De Profundis верна, если ты не был рожден в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году от Уильяма и Джейн Уайльдов, не учился в Тринити в девятнадцатом веке, не сидел полтора года в Рединге и никогда не был оболган отцом собственного любовника, что уж говорить о мелочах, - болит или не болит, где мера измерения боли? Обмерить линейкой все чужие и свои места, взвесить холсты, проверить напряжение в голове - выдать результат в вольтах. Привет, ты не подскажешь, где здесь школа Лорето? Я впервые в Килкенни, мне как-то неловко. А сколько мне дадут часов? А сколько тебе дадут часов? Бедняга, ты же не укладываешься в курс. У меня есть <пропагандистский спич об упадке педагогической науки> - будешь слушать? Тебе придется, это же педсовет. Меня зовут Эмори, к слову. А тебя? Очень приятно, что мы знакомимся. Теперь расскажи мне все, потому что я лицемер. Я люблю сравнивать. Я учу шестнадцатилетних - каждый из них злится и грустит так, как не злился и не грустил до них никто. Вообще. За всю историю существования человечества. Почему ты думаешь, что ты хуже? В чем измеряется "хуже"? В килограммах или в амперах? Обожаю цифры. Цифры - это то, зачем я живу. Если бы не было цифр, я давно уже повесился бы на ближайшей букве. Любой. "К", скажем. Или "А" - первая буква алфавита.
Он видел, как расхаживают паралитиков, к слову. Им больно и они кричат. И они ничего не хотят. Некоторые молчат - такие сдаются раньше всех. Это к чему, собственно? Ни к чему. Просто. Вспомнилось.
- Вы сегодня услышали много того, о чем мне говорить не стоило... спасибо, - он непродолжительно смотрит в стакан. Самочувствие - нормальное. В голове относительно ясно. Стало быть, можно продолжать. - Если вам неудобно... считайте, что просто возвращаете мне долг. Как давно это происходит? Давайте попробуем разобраться, Клэр. Знаете, как происходят... простите, я просто... это не очень важно... знаете, почему с людьми бывают астматические приступы? Бронхоспазмы? Когда дыхание не проходит. Оно начинается здесь, в груди, но ощущается чуть выше. Я не знаю, верите вы в это или нет, но я пока не видел ни одной причины не верить, - он укладывает руку на горло. - Я работал в начальной школе. Провинциальной. Это довольно страшно - смотреть, как все начинается. Обычные семьи и обычные дети своих обычных родителей. Я видел их в классе и видел, как их встречают после школы. Пока им все приятно и интересно, и они хотят рассказать маме, или папе, или кому-то еще, кто их встречает, и получают в ответ просьбу замолчать. Потому что мама, папа, они устали после работы и хотят подумать о своем, потому что их раздражают собственные дети, - дети поднимают плач, в ответ - очередное "заткнись". Оно все рвется наружу вот здесь, - чуть ниже ключиц. - Вскоре начинают работать условные рефлексы. Оно поднимается, получает просьбу... приказ о молчании и застревает, как рыбная кость. Подступает новое и встает в очередь. Представляете, сколько там невысказанного - от самой грудной клетки. Из этой ловушки можно все-таки выйти, Клэр, им - можно, потому что мама и папа не всегда рядом. Потому что есть школа, где среди педагогического состава хотя бы четверть не скажет им заткнуться. Потому что потом они уедут - большинство из них, - хотя бы в соседний дом или в соседний район. И можно будет перестать молчать, если эту эстафету не примут мужья и жены. А если замолчать просят не снаружи, а изнутри - это большая беда, Клэр. От этого никуда не деться. Я не знаю, кто роняет это зерно, и суть человеческая такова, что в ней лучше всего произрастает самоуничижение. Ненависть к собственным рукам или собственному голосу. Нельзя позволять ему выходить наружу - и оно, - ладонь смыкается на горле. Он смотрит поверх очков. - Сжимается в спазме. Целиком. Тело больше не может жить без соответствия своим внутренностям. Нужно очень долго не говорить, очень долго внимать просьбам о молчании, чтобы все перекрыло. Вы, должно быть, не замечали... простите, Клэр, но вы выглядите как человек, который терпит. Я не в том статусе, чтобы делать такие выводы, но... знаете... что такое "характеризация". Конечно. Мне нельзя было оставаться с ними после уроков, естественно, дольше положенных сроков, поэтому никаких разговоров не происходило. Но вам необходимо кровопускание... не воспринимайте это, пожалуйста, буквально, потому что я знаю тех, кто воспримет, и я не хочу этому потворствовать, - необходимо выпускать. Разжимать это. Открывать рот. Вытаскивать из себя. У каждого могут быть свои причины просить кого-то молчать... я это понимаю. Бывают гиперактивные дети. Сложно обеспечивать семью и не уставать при этом на работе, - все, чего хочется - тишины, а не болтовни. Но ребенку это безразлично. Любое "заткнись" для ребенка - маркер незаинтересованности. Нелюбви. Своей ненужности и своей бессмысленности. Он усваивает это как само собой разумеющееся и ведет так себя с самим собой до конца жизни, если ему не повезет. Больно - следует заткнуться. Страшно - следует заткнуться. Хочется разозлиться, но надо молчать. Раскрывайте грудь и слушайте каждый свой звук, и любите его, как своего ребенка, Клэр - вы же не будете бить ребенка, вы, именно вы, вы не будете заставлять его молчать, если ему больно, страшно или злобно. Проявите к себе интерес... посмотрите на себя внимательнее. Послушайте, что вы хотели сказать все это время. Даже если вам кажется, что это... впустую. Вам говорили заткнуться, но вы же лучше этого.... посмотрите на себя, Клэр. Я не знаю, как вам это объяснить, вы не сможете увидеть. Вы не можете увидеть себя живую, зеркало - это не совсем то, что нужно, фотографии - тем более. Вы просто усвоили то, что вам говорили. Все недостаточно хорошо и недостаточно живо. Я понимаю это. Но вам не нужно себя винить. Пожалуйста, не нужно. Этим вы загоняете себя в еще один угол.